Отправлено: 26.03.12 06:57. Заголовок: РАССКАЗ

Поклон матери
Мирон Веклюк
Стояло раннее утро, ясное и теплое, насыщенное ароматом приближающейся карпатской осени. Первые лучи утреннего солнца, выглянувшего из–за горы Шоймул, пронизали местами уже позолоченный буковый лес, укрывший пышным ковром склоны вершины. Через открытую форточку в дом проникал свежий утренний воздух. За окном слышалось пение птиц и шум горной реки Тисы.
Во дворе раздавался звонкий голос мальчика, то и дело шумно врывающегося в дом в надежде разбудить сладко спавших взрослых. Я проснулся и вскочил с кровати: за многие годы службы в армии это стало привычкой. Вышел во двор и, поеживаясь от утренней свежести, занялся зарядкой.
– Папа, папа, – раздался от крыльца голос сына, – ты говорил, что сегодня мы куда–то пойдем… Ты обещал!
– Да, сынок, – отвечаю я, – мы пойдем к твоей бабушке, которую ты никогда не видел.
– В гости? – уточнил сын.
– Нет, сынок, мы отправимся поклониться ей.
До этого мы с семьей четыре года провели за границей и только нынче, когда я закончил службу в Восточной Германии, приехали в родные края. В скором будущем предстояло новое назначение, и я решил побывать на могиле матери. Со мной собрался и пятилетний сынишка, светловолосый непоседа, всю свою жизнь проживший за границей. И не было там у него родственников, кроме папы, мамы и сестрички Виты. Потому он несказанно радовался каждой новой встрече с бабушками и дедушками, тетушками, двоюродными братьями и сестрами. И тому вниманию, которое уделяла ему вся наша многочисленная родня. А у меня то и дело спрашивал:
– Папа, а у тебя была мама? Где она? Почему ее нет с нами?
– У всех, кто появляется на свет, сыночек, есть мама. И у меня была мама. Но, к сожалению, только в детстве.
И вот настал день, когда ему предстояло узнать правду: мы отправились на кладбище, расположенное на возвышенности у деревянной старинной церкви. Проходя мимо нашего палисадника, сын вдруг спросил:
– А можно, я нарву для твоей мамы цветов?
Улыбнувшись, я утвердительно кивнул. Получив согласие, Владик, не открывая калитки, проворно, через щель, прошмыгнул в палисадник, сорвал несколько красных георгин и тут же вернулся ко мне.
Всю дорогу шли молча, но, подходя к кладбищу, сын неожиданно произнес:
– Папа, ты говорил, что у всех есть мамы, а откуда взялась самая первая мама? Или она была всегда?
После небольшой паузы пытаюсь ответить на непростой вопрос маленького сына:
– Священники говорят, что ее сотворил Господь. А ученые доказывают, что людей создала природа…
– А что такое природа?
– Природа, сынок, это все сущее, весь мир, все то, что окружает нас.
– Значит, природа – то же самое, что и Бог! – не унимается мой вундеркинд.
– Возможно, так оно и есть... Надеюсь, что, когда ты подрастешь, мы вместе поищем ответ на этот вопрос.
И вот мы остановились у старой могильной оградки.
– Здесь твоя мама? – настороженно, почти шепотом спросил меня сын, указывая на могилу.
– Да, сынок, – отвечаю сдавленным голосом.
А сколько твоей маме лет?
– Ей было тридцать пять, – к горлу подкатил ком.
– А как это может быть? Твоей маме столько же лет, сколько тебе!
– Нет, сынок. Просто ее время остановилось очень давно, когда она была молодой, а мне исполнилось пять лет. Как и тебе сейчас. Такое, к сожалению, в нашей жизни иногда происходит.
На кладбище как–то по особенному тихо. Только в церковной колокольне от легкого ветерка что–то поскрипывает, да неведомая птица в густых ветвях раскидистого дерева изредка издает цокающие звуки. Видно, ищет себе пару. И людские горести ей нипочем.
Обвожу взглядом погост. С могильных памятников на меня смотрят знакомые до боли лица. Многие из них – молоды. Сердце сжимается от тоски. Безмолвно вопрошаю: что привело вас так рано, дорогие земляки, в этот скорбный приют? Не получив ответа, мысленно обращаюсь к маме:
– Дорогая моя! Если бы ты только могла знать, как мне в детстве тебя не хватало! И как порой не хватает сейчас. Как бывает неуютно в жизни без твоего тепла… В этом году тебе исполнилось бы шестьдесят два года. Не Бог весть какой возраст. И уж тем более это еще не старость. А тебя уже почти тридцать лет нет с нами. Все, кто помнят тебя, говорят, что ты была красивой, заботливой и доброй. И очень набожной. Мама, мама, ты родила семерых детей и каждому из нас отдала часть своей жизни. Ты, словно ангел, подарила нам земную жизнь и, блеснув, словно яркая звезда, навсегда скрылась в небесных просторах.
Память возвращает меня в далекую осень тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. Солнце клонилось за полдень, на небе ни тучки. У нашего дома собралось много народа. О том, чтобы разместить их всех внутри, не могло быть и речи. Гроб с мамой вынесли в сад. Установили под яблоней, посаженной в честь рождения первенца. Зажгли свечи. Два священника стали у изголовья и начали отпевание. Несколько сот человек присоединились к молебну, и печальное песнопение разнеслось далеко по окрестностям. Несколько человек вдруг замолчали и начали шепотом переговариваться, поглядывая вниз, на дорогу. Я тоже повернулся в ту сторону и увидел, как две женщины ведут под руки моего дедушку. Незадолго до этого дедушка попал в аварию на нашей «узкоколейке», и у него были сломаны обе ноги. Он уже поправлялся и мог с посторонней помощью потихоньку передвигаться. Люди расступились, дедушка прошел к маме. Могучий, под два метра ростом, он как–то враз осунулся, постарел, казалось, стал ниже ростом. Его было трудно узнать. С дедушкой к гробу пошел и я. Дед наклонился к маме, прильнув к ней лицом, да так и застыл… Плечи его задрожали. Лица его я не видел. Но понимал: происходит что–то очень важное. Стройное дотоле пение поломалось, многие женщины заплакали навзрыд. Над горой Тарнычин появилась черная туча. Она, быстро увеличиваясь в размерах, вскоре закрыла полнеба. Пошел дождь. Взрослые вполголоса заговорили о том, что сам Господь оплакивает молодую покойницу и семерых сирот. Закончив отпевание, священники направились к церковному кладбищу. За ними потянулась скорбная процессия.
– Папа, а почему на кресте у нашей бабушки не написана ее фамилия, как на других? – прервал мои воспоминания сын.
– Когда умерла твоя бабушка, у нас еще не было принято делать надписи на крестах. И теперь мы решили ничего не менять. Делать надписи на надгробьях – еврейская традиция. И она к нам пришла не так давно.
Смотрю на крест, который уже несколько десятков лет обозначает последнее пристанище мамы. Проходят годы: холодные зимы сменяют весны, им на смену приходят лето, осень. И так – целую вечность. Меня же непрестанно носит по белу свету. И снова, через много лет, я приеду сюда. Но для меня это будет уже другое время, и я буду другим. А для тебя, мама, времени не существует. Усопшие пребывают вне времени. Они ушли в вечность. И вдруг делаю ошеломляющее открытие: оказывается, время не идет вперед, а стремительно летит назад. Настоящее через мгновение становится прошлым и все больше от нас отдаляется. А что, если с человеком умирает и его душа? Значит, ушедшие на вечный покой не знают о своей смерти. Но тогда они не знают и о своем рождении! Выходит, небытие до рождения смыкается с небытием после смерти. Значит, жизнь – иллюзия? Господи! Какие только мысли не придут в голову среди могил.
Вдруг ловлю себя на том, что чувствую мамин взгляд. Она внимательно смотрит с небесной синевы на нас – взрослого сына и маленького внука, очень похожего на неё. И как будто что–то пытается сказать нам.
– А как природа разговаривает с теми, кого она родила? – голос сына вновь возвращает меня к действительности, – у нее есть свой язык, или она разговаривает, как люди?
– У нее, сынок, конечно, свой, особенный язык. И многие люди научились его понимать.
– А я смогу научиться разговаривать на этом языке?
– Думаю, да. Но для этого нужно любить природу, быть добрым и многому научиться. Как твоя бабушка. Продолжая разговор с сыном, убираю с могилы сухую траву, старые цветы и замечаю, что металлическая оградка сильно изъедена ржавчиной, вросла в землю, а могильный холмик сравнялся с землей. Сын молча кладет на могилу цветы, внимательно смотрит на металлический крест и думает о чем–то своем. Мне показалось, что в эти минуты Владик стал немного взрослее. По дороге домой он рассказывал, как с дядей Сашей (маминым братом) они поймали на удочку здоровенную щуку. Я не рыбак, но мне кажется, что в нашей Тисе такие рыбы уже не водятся. Но прерывать сына не хочется. Я рад тому, что он так быстро с горестных мыслей сумел переключиться на забавные эпизоды из недавней рыбалки. Правда, на этом фантазии сына не закончились.
– Папа, а когда ты был танкистом, то проезжал мимо нас на танке, увидел маму и влюбился в нее?
– Нет, сынок. Когда я влюбился в твою маму, мы учились в одной школе. Но тогда я не мог ей об этом сказать. И сказал только перед уходом в армию.
Сын разочарованно вздохнул:
– А что было потом? Вы поженились и появился я?
– Нет, сначала появилась твоя сестричка Вита, а потом уже ты.
– А вы с мамой счастливы?
– Мне кажется – да. Но об этом лучше спросить и у мамы.
Вернувшись домой, стал собирать чемодан. Завтра опять в дорогу. Предстоит новое назначение в город Ужгород. Пока еду один. На вокзал провожать меня пошли жена и сын.
– Когда теперь приедешь? – как–то безучастно спросила меня жена.
– Через месяц–полтора, – вздохнул я, – не позже. Вы тут не скучайте без меня.
По громкоговорителю объявили посадку. Прощаемся. С горечью думаю о том, что вся моя жизнь, в основном, состоит из встреч и тягостных расставаний. И за все это время я не услышал от жены ласкового слова, не увидел теплого взгляда.
Господи, что это я о грустном, усилием воли пытаюсь отогнать тягостные мысли. А впрочем, не все так плохо. Главное – мой сын не растет сиротой.
Автобус, противно скрипнув своим ржавым нутром, медленно набирая скорость, отъехал от платформы. Сын долго машет вслед своей маленькой ручонкой. А я, грустно улыбаясь, машу ему в ответ…


© Copyright: Мирон Веклюк, 2009
Эл. поч. mironru@mail.ru